КАРСАВИН Лев Платонович

(30.11/12.12.1882 — 20.7.1952) — историк-медиевист, философ и богослов. Родился в семье известного танцовщика и балетмейстера Мариинского театра П.К. Карсавина; младшая сестра — балерина Тамара Карсавина.

Закончил Петербургский университет в 1906 г. по историческому отделению, был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Под руководством И.М. Гревса занимался исследованиями западной средневековой культуры в ее религиозных аспектах.

Две его главные темы — история францисканского движения и еретические секты вальденсов и катаров. В 1910—12 гг. он работает в Италии и Франции и в 1912 г. выпускает капитальный труд "Очерки религиозной жизни в Италии XII—XIII вв.". В Петербурге преподает исторические дисциплины в университете, Историко-филологическом институте, на Высших женских (Бестужевских) курсах.

Выдвигает и разрабатывает собственный метод и подход в медиевистике. Опережая свое время, этот подход в будущем оказался близок французской школе "Анналов" и развитому ею направлению "исторической антропологии", к которому в СССР примыкали работы А.Я. Гуревича и др. в 60-80-х гг. Ставились задачи целостной реконструкции психологии, внутреннего мира, образа жизни и поведения человека средневековья.

По-новому представлялся и социум: как структурное единство, жизнь которого есть слитная стихия "социально-психического", не подчиняющаяся закону причинности, но характеризуемая сложной системой иерархических связей.

В методологии Карсавин шел путем типизации, создания обобщающих понятий, таких, как "средний человек", "основной религиозный фонд" и т.п., что во многом предвосхищало принципы и аппарат позднейшей европейской культурологии. Данный этап работы Карсавина представлен прежде всего во второй его крупной книгой "Основы средневековой религиозности в XII—XIII вв., преимущественно в Италии" (1915).

Годы мировой войны и революции — переходный период творчества Карсавина: темы его исследований непрерывно эволюционируют от истории к философской и богословской проблематике, затрагивая в качестве промежуточного этапа вопросы теории, методологии и философии истории. Философия Карсавина зарождается, таким образом, из его медиевистики, а также из размышлений о природе истории и исторической науки. В явной преемственности со схоластикой в философии у Карсавина вырабатывается углубленный интерес к христианскому догмату.

Может быть, лучше всех в русской мысли он умел видеть философские проблемы, кроющиеся в догмате, как и обратно, догматические аспекты философских позиций; и его зрелая философская антропология строится путем вхождения в христологические формулировки вселенских соборов. Обе ведущие идеи метафизики Карсавина, идея личности и идея всеединства, имеют у него отчетливые связи со средневековой мыслью и без труда прослеживаются уже в его исторических текстах. Первая религиозно-философская работа Карсавина "Saligia" (1919) — сочинение в жанре духовной беседы, разбирающее средневековую классификацию смертных грехов.

Целый ряд других тем средневековой мистики и схоластики также воспринимается его философией; значительное влияние на нее оказывают Бернард Клервоский, Гуго и Ришар де Сен-Виктор, Франциск Ассизский, Иоанн Скот Эриугена. После нескольких статей и брошюр, в 1922 г. в свет выходит первая значительная филос. книга Карсавина "Nodes Petropolitanae", посвященная метафизике любви.

Это книга сложного жанра и сложных заданий, отражающая и становление философии Карсавина, и драматические события в его личной жизни. Она написана в свободной неакадемической манере, в традициях романтической прозы как лирико-философские монологи автора, разделенные на 9 "ночей" и обращаемые к Любви и возлюбленной. Наряду с лирическими и экзистенциальными мотивами, изрядными влияниями средневековой мистики любви, здесь уже выдвигаются идеи самостоятельной философии Карсавина и намечаются контуры его будущей системы.

Формирование системы совпало с резкими переменами в биографии. Карсавин не был политическим противником власти большевиков, однако он оставался идейным, духовным противником большевизма и не думал скрывать своих активных христианских убеждений. В первые годы после революции он читает проповеди в петроградских храмах, становится профессором Богословского института. Его независимая, нередко вызывающая позиция увеличивает его известность и авторитет в кругах небольшевистской общественности; в течение нескольких месяцев в 1922 г. он был выборным ректором Петроградского университета. Неудивительно, что летом 1922 г. он оказался в числе ученых и деятелей культуры, высланных за рубеж.

Отношение к акту эмиграции у Карсавина всегда было отрицательным, он полагал должным и неизменно стремился оставаться в России. Первый период его изгнания проходит в Берлине. Карсавин активно участвует в религиозной, академической, общественной жизни диаспоры. Все берлинские годы, 1922—26, он остается профессором Русского научного института, принимает участие в деятельности руководимой Н.А. Бердяевым Религиозно-философской академии, выступает с докладами и лекциями на исторические, философские и современные темы, руководит религиозно-философским кружком молодежи.

В тот же период у него окончательно складывается и его собственная философия. Работая чрезвычайно интенсивно, он выпускает в свет, помимо статей и брошюр, ряд важных книг, отчасти написанных еще в России: "Философия истории" (1923), "Джордано Бруно" (1923), "О началах" (1925). Все они выпущены берлинским издательством "Обелиск", руководитель которого А.С. Каган ранее в Петрограде был издателем "Nodes Petropolitanae".

Философия Карсавина остается в русле метафизики всеединства, начало которому в России было положено Вл. Соловьевым. Это главное направление, развивавшееся философами Русского религиозно-философского ренессанса. Вслед за метафизикой Соловьева к нему принадлежат философские системы Флоренского, Булгакова, Е. Трубецкого, Франка, Лосского, и философия Карсавина оказалась наиболее поздней, замыкающей в этом ряду. От систем предшественников ее отличает многое. В разработке центрального принципа всеединства Карсавин, как и Франк, опирается на философию Николая Кузанского, но если Франк развивает традиционные мотивы христианского платонизма и апофатики, акцентируя трансрациональную природу, "непостижимость" всеединства, то у Карсавина концепция всеединства оказывается неожиданно близкой построениям современного системного анализа.

Совокупность всех частей, элементов всеединства (именуемых его "моментами" или "качествованиями"), образует сложную иерархическую конструкцию, которая структурирована двояко: "по вертикали", на высшие и низшие моменты (где низшие суть части или, точнее, подсистемы высших), и "по горизонтали", на совокупности моментов одного порядка (уровня сложности).

Строение и существование этой иерархической системы управляется двумя конструктивными принципами, на которые Карсавин наталкивает мысль Возрождения. Вертикальные связи в системе описываются с помощью концепции "стяженности" (contractio) Кузанского: высший момент как некоторое целое стяженно присутствует в низшем, в своей части; в свою очередь, низший стяженно актуализует или индивидуализует в себе высший.

Горизонтальные связи описываются с помощью находимой у Дж. Бруно парадигмы "сматывания-разматывания центра" (conglomeratio et exgiomeratio centri): два момента связуются не прямой связью, но через посредство общего центра — объемлющего их высшего момента. Эта "связь, индуцируемая цельностью", — существенное обобщение линейной причинно-следственной связи, позднее переоткрытое и изучавшееся в системном анализе. Но при всех особенностях иерархическая модель всеединства Карсавина все же может рассматриваться как одна из реализаций ступенчатой онтологической парадигмы неоплатонизма, вопреки стремлению автора покинуть русло платонической и неоплатонической мысли.

Принцип всеединства не остается самодовлеющим: Карсавин подчиняет его принципу Триединства, второму и более фундаментальному принципу своей онтологии, прямо восходящему к догмату троичности. Подобно целому ряду учений от Плотина до Гегеля, онтология Карсавина берет бытие не в статике, а в динамике, рассматривая целокупную реальность как процесс, управляемый троичным принципом становления и развития. Всеединство же выступает как статический аспект этого динамического принципа: оно, по Карсавину, "остановка и покой Триединства", строение его статического среза, обладающего свойствами множественности и распределенности.

В своей полноте и совершенстве Триединство отождествляется с Богом как Пресвятой Троицей, а также с бытием личности (точнее, постулат о тождестве Личности, Бога и Триединства служит дефиницией понятия личности). Несовершенным отражением Триединства и личности признается любая становящаяся цельность в здешнем бытии, субъект развития: не только индивид, но и социальная группа, нация, церковь, совокупное человечество. Такие коллективные цельности Карсавин именует "симфоническими личностями", и их анализ на базе иерархической модели всеединства составляет основу его социальной философии и философии истории. В онтологии же связь Бога и мира как совершенства и несовершенства характеризует философию Карсавина как панентеизм, в русле которого почти неизбежно оказываются учения о всеединстве.

Три стадии Триединства раскрываются у Карсавина как "первоединство — саморазъединение — самовоссоединение", причем центральная из этих стадий означает небытие, смерть. Бытие сотворенное, "тварь", есть, по Карсавину, бытие, получаемое от Бога или совершенного Триединства. Отдавая бытие твари, Бог тем самым утрачивает Собственное бытие (принцип неучастняемости, недвоимости бытия) и Своею волею избирает небытие, принимает жертвенную смерть ради твари. Наделение твари бытием — акт любви Божией, и оттого существо и высшее проявление любви — жертвенная смерть как свободная отдача своего бытия другому и ради другого.

Суть же и назначение тварного бытия — воссоединение с Богом, и, по Карсавину, этот традиционный религиозный тезис означает не что иное, как ответ твари на Божию жертву Собой, Своим бытием: добровольную жертвенную смерть, принимаемую из любви к Богу. В такой смерти тварь совершает всецелую самоотдачу Богу, и сливается с Ним, и в Нем обретает воскресение и обожение, становится Самим Богом. В итоге целокупный онтологический процесс, охватывающий Бога и мир, представляется в виде двух сцепленных и симметричных триад, своеобразной "двойной спирали": бытие — небытие — бытие Бога; небытие — бытие — небытие твари.

При этом метафизика всеединства принимает форму учения о любви, смерти и жертве и таким образом переводится в дискурс личного бытия. Она прямо воплощает принципы христианского вероучения (Бог есть любовь), и в первую очередь христологии (кенотизм, т.е. самоотдача и жертвенность вплоть до крестной смерти), оказываясь ближе патристической и средневековой мысли, нежели новоевропейской философии. Другое отличие зрелой философии К. — апология смерти, проводимая в смелых и необычных идеях как философских, так и богословских. Смерть — центральный момент онтологической драмы; крестная смерть Христа — событие для обеих Его природ и истинная смерть Бога.

Без погибания, добровольного жертвенного прохождения чрез смерть ничто сущее не может достичь своего бытийного назначения; без смерти нет ни полноты любви, ни полноты бытия. Однако знакомая нам физическая смерть, как все в здешнем бытии, несовершенна. Это не конец, не истинное небытие, а только "надрыв" в существовании тварной личности, в том числе и телесном; видоизменившись, душевно-телесное единство личности, ее самосознание сохраняются и за гробом, развиваясь до смерти совершенной и до воскресения во плоти, когда весь человек преображенно, "усовершенно" вводится во всевременную полноту Божественного бытия. Всю бытийно-экзистенциальную драму сжато выражает формула-девиз Карсавина "Жизнь чрез смерть".

Окончательный вид его метафизики дают последние из опубликованных им философских трудов, "О личности" (1929) и "Поэме о смерти" (1931). "Поэма" написана в той же форме лирико-философских медитаций, как "Nodes Petropolitanae", и эта форма для автора необходима и органична: здесь сливаются воедино его метафизика и жизнь, личная драма, многолетне переживаемая и осмысливаемая. Сложность задания влечет сложность художественной ткани: смены и наложения времен, многоликие образы автора и героини, напряженный диалог с Богом и игровой с "читательницею" — все это делает поэму интереснейшим памятником философской прозы. Стержневое начало личности, религиозное и жертвенное, всегда сочеталось у Карсавина с художественным и артистическим началом; он был богато одарен чувством стиля, писал (хотя почти не публиковал) стихи и был знатоком и специалистом в живописи.

В берлинский период, с 1925 г., начинается сближение Карсавина с евразийским движением, к которому он ранее относился критически. В результате сношений с П.П. Сувчинским, одним из руководителей движения, Карсавин 20 июля 1926 г. переезжает из Берлина в Париж и, поселившись близ него, в Кламаре, вскоре становится основным теоретиком парижского, левого крыла евразийцев, которое все более скатывалось на пробольшевистские позиции, имело закулисные сношения с большевиками и было наводнено их агентурой.

Отнюдь не будучи причастен к подобной деятельности, Карсавин тем не менее с ноября 1928 по май 1929 г. поместил в органе парижан, газете "Евразия", 21 статью за своей подписью, где защищал их антидемократические и просоветские концепции. Ряд его статей вышел и в других изданиях евразийцев; он участвовал в составлении деклараций и манифестов движения, а его брошюра "Церковь, личность и государство" (1927) рассматривалась как часть теоретической платформы последнего. И все же полной интеграции в движение у него не было никогда.

Многие базисные идеи евразийства (такие, как геополитический уклон, монголофильство и др.) ему были вполне чужды, а в организационно-политической деятельности он скоро отказался участвовать, поняв, что ею манипулирует ГПУ. С 1929 г. он почти прекращает сотрудничество с движением, однако известная близость к евразийству в социальной философии и теории государства сохраняется и в его работах 30-х гг. Его учение в этих областях всегда несло отпечаток иерархизма и социоцентризма, подчинения индивида коллективным образованиям (как это почти неизбежно в метафизике всеединства).

Получив в 1927 г. приглашение Каунасского университета, Карсавин в следующем году переезжает в Литву и становится главой кафедры всеобщей истории этого университета. С тех пор его работа — преимущественно в рамках литовской культуры. Он читает по-литовски многочисленные курсы и по-литовски же пишет большинство трудов; изучив язык в совершенстве, он существенно содействует его развитию, выработке философской терминологии и научного стиля.

Его главная работа 30-х гг. — фундаментальный курс "История европейской культуры", где с единых позиций представлена история социальная и духовная, история событий, философских учений, религиозной жизни. Пять томов этого уникального курса (в 6 кн.) вышли в свет в Каунасе в 1931—37 гг.; рукопись 6-го тома была изъята при его аресте и ныне утрачена. Вокруг Карсавина складывается кружок известных философов, примыкающих к традиции русской религиозной мысли; еженедельные собеседования этого кружка, куда, кроме Карсавина, входили В.Э. Сеземан, B.C. Шилкарский и С. Шалкаускас, проходят в течение многих лет в Каунасе, затем в Вильнюсе.

Неизменная тяга Карсавина к России приводит к тому, что он отказывается уехать на Запад. В 1940 г. он вместе с университетом переезжает в Вильнюс, где и проводит годы войны, не вступая в сотрудничество с немецкой властью, содействуя спасению евреев из вильнюсского гетто.

В послевоенные годы сталинского террора Карсавин все более подвергается репрессиям. В Вильнюсе его увольняют из университета уже в 1946 г. В 1944—49 гг. он директор Вильнюсского художественного музея и преподает в Художественном институте, где ему дозволяют теперь лишь такие курсы, как история костюма. Вместе с тем он продолжает философскую работу. В те годы им написаны и по-русски и по-литовски важные сочинения, посвященные философии времени и истории; их сохранившиеся рукописи до сих пор не опубликованы. Как и в Петрограде после революции, его поведение смело до безрассудства; он отказывается участвовать в выборах, публично делает антисталинские высказывания. 9 июля 1949 г. его арестовывают, и в декабре 1950 г. этапируют в воркутинские лагеря.

Лагерный период Карсавина известен по опубликованным запискам его ученика и последователя А.А. Ванеева. В инвалидном лагере Абезь, болея туберкулезом, он создал около 10 небольших религиозно-философских сочинений, в числе которых произведения философской поэзии: венок сонетов и крупный цикл терцин. Вокруг него образуется кружок заключенных, где обсуждаются темы искусства, философии, религии; он пользуется славой духовного учителя. До последних дней его жизнь — непрерывная самоотдача. В его лагерной судьбе в значительной мере воплотилась его философия с ее ключевой идеей приятия жертвенной кончины.

С. Хоружий