БЕРДЯЕВ Николай Александрович

(6/18.3.1874 — 23.3.1948) — философ, публицист, историк русской мысли. Учился в Киевском кадетском корпусе, затем в Университете св. Владимира (Киев) на естественном и юридическом факультетах. Профессор философии Московского университета (1919); доктор теологии Honoris causa Кембриджского университета (1947).

Интерес к философии проявил необычайно рано — в 14 лет начал читать Канта, Гегеля и Шопенгауэра. В университете начинает принимать участие в социал-демократическом движении и изучает марксизм. В 1898 г. за участие в студенческой демонстрации подвергся месячному тюремному заключению, был судим и выслан в Вологду (1901—1902).

Первая книга "Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н.К. Михайловском" (СПб., 1901) отразила апогей его увлечения марксизмом как методологией социального анализа, которую он пытался соединить с неокантианской этикой. Но уже к 1903 г. он переходит на путь "от марксизма к идеализму", по которому прошли бывшие "критические марксисты" П.Б. Струве, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк.

С 1904 г. Бердяев начинает сотрудничать с журналом "Новый путь". В том же году он женился на Л.Ю. Трушевой - дочери Петербургского адвоката, прожившей с ним более чем сорокалетнюю жизнь. В 1905—1906 гг. совместно с С.Н. Булгаковым редактирует журнал "Вопросы жизни", стремясь сделать его центром всех новаторских исканий в социально-политической, религиозно-философской и художественной областях.

Интенсивное общение с Д.С. Мережковским, З.Н. Гиппиус и их кругом в Париже зимой 1907—1908 гг. стимулирует обращение Бердяева к православию. После возвращения в Россию он сближается с кругом моcковских православных философов, объединенных книгоиздательством "Путь" (Г.А. Рачинский, кн. Е.Н. Трубецкой, В.Ф. Эрн, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский) и принимает деятельное участие в организации религиозно-философского Общества "памяти Вл. Соловьева". Важным событием в биографии Бердяева-публициста явилась статья "Филос. истина и интеллигентская правда", открывавшая знаменитый сборник "Вехи" (1909), в котором были подвергнуты критическому пересмотру основы мировоззрения русской интеллигенции. "Интеллигентское сознание требует радикальной реформы, - писал Бердяев, - и очистительный огонь философии призван сыграть в этом важном деле немалую роль" (Вехи. Сб. статей о рус. интеллигенции. М., 1909, с. 21).

Центральная мысль Бердяева состоит в том, что интеллигенция должна перестать слепо следовать за новейшими европейскими философскими течениями и обратиться к традиции русских философов, которые, "начиная с Хомякова, дали острую критику отвлеченного идеализма и рационализма Гегеля и переходили не к эмпиризму, а к конкретному идеализму, к онтологическому реализму, к мистическому восполнению разума европейской философии, потерявшего живое бытие" (Там же, с. 18).

Выражением умонастроения этого периода стала "Философия свободы" (М., 1911), в которой критика пангносеологизма новейшей философии приводит Бердяева к поиску подлинно христианской онтологии. Ее конструирование из библейских мифологем (творение мира из "ничего", грехопадение первочеловека, Боговоплощение как искупление) создает фундамент "церковной гносеологии", разрабатывавшейся еще А.С. Хомяковым. На этой основе, по мысли Бердяева, может быть реализован замысел "философии свободных" — соборно (церковно) бытийствующих и потому истинно познающих.

Истинное познание возможно только в истинном бытии, и пока само бытие остается неосмысленным в его "падшести", пока "зло" заставляет искать смысл истории на путях манихейского дуализма, критика пангносеологизма сама по себе не поможет. Подлежит "исправлению" само бытие: личностное (поэтому синонимом "философии свободных" является "конкретный персонализм") и вселенское.

В этот период Бердяев начинает вырабатывать свой специфический стиль, который В.В. Розанов определил как стиль "высказывания", а не "доказывания". Сам Бердяев впоследствии объяснял эту особенность своего письма отсылкой к "слабой способности развивать свои мысли и дискурсивно их доказывать" (Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж, 1949, с. 315). Однако в вызывающей анти-дискурсивности бердяевских философских текстов проговаривает себя его установка на мистический, внутренний опыт как аутентичный источник философствования. В таком опыте Бердяев видел уход от "внешности", неподлинности бытия, которое в этом своем качестве и требует логически-последовательного, силлогистически-доказательного развертывания отчужденной мысли.

"Логика" — принадлежность падшего бытия, "царства середины". И Бердяев, стремясь к выявлению подлинного бытия, закономерно искал логику конечных вопросов, — эсхатологику. Такому поиску соответствовал важный методологический постулат "исхождения из истины" (а не продвижения к истине), заявленный вначале как базисный принцип "церковной гносеологии", а затем трансформированный в контексте христианского персонализма.

К 1912 г. ориентация Бердяева на православную церковность исчерпывает себя, и он обращается к средневековой германской мистике (Мейстер Экхарт, Ангелус Силезиус, Якоб Бёме), в которой находит основание для своего учения об "антроподицее" — оправдании человека в творчестве и через творчество. В феврале 1914 г. Бердяев закончил книгу "Смысл творчества" (М., 1916), обозначившую переломный этап в его философской биографии — именно в ней Бердяев впервые заявил себя как оригинальный мыслитель.

Оригинальность эта обусловлена отказом от "теодицеи" как традиционной проблемы христианского сознания, отказом признать завершенность творения и откровения. Человек решительно поставлен Бердяевым в центр бытия, первичность которого, описываемая в категориях статичной трансцендентной онтологии, была радикально оспорена.

Центральным положением "смысла творчества" стала идея откровения человека в ходе совместного с Богом продолжаемого творения (теургии). Здесь безусловна перекличка с учением о "Богочеловечестве" Вл. Соловьева и темой "активного апокалипсиса" Н.Ф. Федорова. Но своеобразие Бердяева выражается в том, что его "теургия" включает аспект "свободы", оставленный без внимания его предшественниками.

Творчество, по Бердяеву, есть способ позитивного самоопределения "свободы" не как выбора и самоопределения личности в мире, а как "безосновной основы бытия", над которой не властен Бог-творец.

Первая мировая война и революция оказались центральными темами творчества Бердяева в 1914—1924 гг. Этот период проходит под знаком господства так называемого "космического мироощущения" или "иерархического персонализма", что вызвано тремя обстоятельствами.

Во-первых, стремлением понять эпоху универсального кризиса, "космического перевала человечества" как столкновение вне- и надчеловеческих сил, "коллективных личностей", не подлежащих суду частного, индивидуально-человеческого взгляда на жизнь.

Во-вторых, желанием уберечь иерархический порядок бытия (в том числе и социального) от революционного насилия рационалистической воли, прямо противоположного творчески-духовному преображению "мира сего" в божественный "космос". Пытаясь противостоять хаотическому нигилизму первого года революции, Бердяев находит опору в сакральной онтологии мира, в божественном миропорядке. Социальная проекция этой онтологии, утверждающей принцип иерархического неравенства, дает ему возможность нейтрализовать главный аргумент уравнительной идеологии и практики коммунизма — требование "социальной справедливости". Этот подход нашел выражение в "Философии неравенства" (Берлин, 1923) — книге, от которой Бердяев фактически отрекся в 30-е гг.

В-третьих, Бердяев в этот период еще не развернул основные идеи "Смысла творчества" в последовательную философию экзистенциального персонализма. "Свобода" уже понята как великое до-бытийное "Ничто", сотворческое Богу. Но принципиальный отказ от онтологической философии еще не совершен. "Мир сей" уже осмыслен как "плен", как "злая иллюзия", как "хаос", укрывающий истинное бытие — "космос". Но неискорененный онтологизм не дает возможности вырвать личность из этого плена, придать ей абсолютную (ограниченную в своем свободном выборе лишь Богом) автономию.

В этот период Бердяев особенно остро ставит тему русского мессианизма. Он убежден, что Россия фатально предрасположена к решению эсхатологических задач. Она — вне царства "серединной", буржуазной культуры, ее "душа" разорвана крайностями "апокалиптики" и "нигилизма". И чисто пространственно Россия поставлена в мире как великий "Восток — Запад", составляющий "узел всемирной истории", заключающий в себе средоточие всех мировых проблем и возможность их разрешения (в эсхатологическом смысле).

Падение самодержавия в феврале 1917 г. он воспринял с энтузиазмом, истолковав это как конец "священного русского царства" - "мужицкого" и ничего общего не имеющего с мессианским заданием России. Октябрьский переворот был истолкован им как выявление разрушительного начала "революции" и крах "какой-то идеи, которой была одержима русская интеллигенция и которой она отравила русский народ" (Демократия и иерархия // Рус. свобода, 1917, № 24-25, с. 5).

Брестский мир обозначил для Бердяева гибель "эмпирической" России, но не России провиденциальной. "Идея России остается истинной и после того, - утверждал он, - как народ изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Божья мысль, осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ совершил предательство, соблазнился ложью" (Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918, с. 12).

Осенью 1919 г. Бердяев организует в Москве Вольную академию духовной культуры, где читают свои курсы А. Белый, Вяч. Иванов, С. Франк, Ф. Степун. Сам Бердяев ведет семинар по Достоевскому, читает курсы "Философия религии" и "Философия истории". На основе последнего курса он издает книгу "Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы" (Берлин, 1923), которую, наряду со "Смыслом творчества", он ценил больше всего, написанного в доэмигрантский период. Здесь практически нейтрализовано для "космического мироощущения" господство, как впоследствии самокритично писал сам Бердяев, "ист. романтизма, связанного с эстетизирующим отношением к религии и политике, с идеализацией исторического величия и силы" (О рабстве и свободе человека. Париж, 1939, с. 17).

Деятельность Бердяева, ставшего заметной фигурой в пореволюционной Москве, начала привлекать внимание новой власти. В 1920 г. он был арестован в связи с делом "Тактического центра", допрошен лично Ф.Э. Дзержинским и освобожден без каких-либо последствий. В 1922 г. последовал второй арест и высылка в составе большой группы оппозиционно настроенной интеллигенции за пределы РСФСР.

Попав в Берлин, Бердяев постепенно входит в атмосферу послевоенной европейской философии. Он знакомится с О. Шпенглером, М. Шелером, Г. фон Кайзерлингом. Европейскую известность ему приносит книга "Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы" (Берлин, 1924). Констатируя "конец новой истории", которая, по его мнению, "не удалась", Бердяев вновь обнаруживает мессианское задание уже пореволюционной России. "Мы вступаем, — утверждает он, — в эпоху, во многом аналогичную эпохе эллинистической (...) никогда еще не было такого соприкосновения мира Запада и мира Востока, которые долго жили изолированно. Культура перестает быть европейской, она становится всемирной. Европа принуждена будет отказаться от того, чтобы быть монополистом культуры. Россия, стоящая в центре Востока и Запада, хотя страшным и катастрофическим путем, получает все более ощутительное мировое значение, становится в центре мирового внимания" (Новое средневековье, с. 36).

В 1924 г. Бердяев переезжает в Париж, где возобновляет деятельность основанной им еще в Берлине религиозно-философской академии. С 1925 г. он издает "орган русской религиозной мысли" — журнал "Путь". Его постоянно приглашают участвовать в международных философских и эстетических конгрессах, конференциях, симпозиумах. Он сам организует интерконфессиональные встречи представителей католической, протестантской и православной религиозно-философской мысли, в которых участвуют Ж. Маритэн, Э. Мунье, Г. Марсель, К. Барт и другие.

Основное направление его мысли в эмигрантский период — освобождение от онтологизма. Вынужденная эмиграция становится для него экзистенциальным опытом "Беспочвенного", внеиерархического существования, находящего опору лишь в "царстве Духа" — в личности. Первичность "свободы" по отношению к "бытию" становится четко осознанным и определяющим принципом его философии, обретшей новый облик в книге "О назначении человека. Опыт парадоксальной этики" (Париж, 1931), которую он считал "наиболее совершенной". Существо этого принципа он выразил так: "творчество возможно лишь при допущении свободы, не детерминированной бытием, не выводимой из бытия. Свобода вкоренена не в бытии, а в "ничто", свобода безосновна, ничем не определяема, находится вне каузальных отношений, которым подчинено бытие и без которого нельзя осмыслить бытия" (Самопознание, с. 231).

Развитие своих идей он осуществляет в контексте поисков современной философии. Он критически откликается на концепции Н. Гартмана, М. Шелера, М. Хайдеггера, строящиеся как варианты развития феноменологического метода Э. Гуссерля. Негативной стороной этого метода, определяемого им в качестве разновидности платонизма, Бердяев считал превращение познания в пассивный акт. Но ценность феноменологического подхода он усматривал в его направленности на "бытие", а не на формально-методологической процедуры познания, как это было в неокантианстве начала века.

Вместе с тем Бердяев начинает переосмысление философии Канта, приходя к выводу, что лишь в его философии "заложены основы единственно верной метафизики". В частности, кантовское "признание скрытой за миром явлений иной, более глубокой реальности" (Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности. Париж, 1937, с. 8) помогает сформулировать ему второй фундамент, принцип его персонализма — учение об "объективации", впервые систематически развитое в книге "Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения" (Париж, 1934).

Подчеркивая, что это один из самых сложных и запутанных моментов его философии, он так пытался объяснить его: "Объективизация есть гносеологическая интерпретация падшести мира, состояния порабощенности, необходимости и разобщенности, в котором находится мир. Объективированный мир подлежит рациональному познанию в понятиях, но сама объективизация имеет иррациональный источник" (Самопознание, с. 292).

Особой темой его эмигрантского периода становится критический анализ марксизма как философии и тотального мировоззрения. Различая в марксизме научные и религиозные аспекты, он признавал гениальность К. Маркса и ряд сильных сторон его учения — "социальный реализм, утверждение огромного значения экономической стороны в жизни общества и борьбы классов, обнаружение болезней капиталистического строя, изобличение лжи идеалистически-гуманистической культуры" (Марксизм и религия. Варшава, 1929, с. 48).

Во время второй мировой войны обострилось его чувство по отношению к России, заставившее однажды признать: "Я не националист, но русский патриот" (Самопознание, с. 292). Первой послевоенной книгой Бердяева стала "Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX в. и начала XX в." (Париж, 1946), посвященная концептуальному осмыслению истории русской мысли и культуры. Будучи сам крупнейшим ее представителем, он видит смысл своей деятельности в том, чтобы раскрыть западному миру такие уникальные свойства русской философии, как глубочайшая экзистенциальность, эсхатологизм, религиозный анархизм, одержимость идеей "Богочеловечества".

Перу Бердяева принадлежат 43 книги и около 500 статей. Огромна и литератуpa о Бердяеве.

Соч.: Новое религиозное сознание и общественность. СПб., 1907; Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные 1900—1906 г. М., 1907; Духовный кризис интеллигенции. Ст. по обществ. и религ. психологии. СПб., 1910; Миросозерцание Достоевского. Прага, 1923; Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства. Париж, 1927—1928. Т. 1—2; Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация. Париж, 1947; Царство духа и царство кесаря. Париж, 1949; Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. Париж, 1952; Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955; N.B. Bibliographie / Etablie par Tamara Klepinine. P., 1978.

Лит.: Полторацкий Н. Бердяев и Россия. Нью-Йорк, 1967; Философия духа Н.А. Бердяева / Сост. Роман Редлих. Fr. М., 1972; Н.А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. Кн. 1.

Л. Поляков